Воспоминания фаворитки [= Исповедь фаворитки ] - Александр Дюма

Королева покусывала губы, искривленные улыбкой, полной ненависти, ибо среди этих восклицаний ни единого раза не прозвучало: «Да здравствует королева!»

Впрочем, вскоре мы оказались уже достаточно далеко от берега, чтобы более не слышать всего этого людского шума: единственными звуками, что еще доносились до нас, были звон колоколов и артиллерийские залпы.

Выйдя из гавани, мы заметили на горизонте судно и устремились навстречу ему; оно шло при попутном ветре, и бриз, гнавший его вперед, мешал бы нам двигаться, если бы у нас не было весел и мы оказались бы вынуждены идти под парусами.

Следствием такого одновременного движения двух флотилий навстречу друг другу было то, что расстояние между нами сокращалось очень быстро. Корабль, шедший впереди, как и докладывали наши наблюдатели, имел на грот-мачте вымпел контр-адмирала. Впрочем, и без того адмирал Караччоло своим зорким глазом моряка уже узнал «Авангард».

Без сомнения, Нельсон тоже, вопреки расстоянию, успел и заметить и разглядеть маленькую флотилию, ибо, догадавшись, что она идет к нему и ради него, дал пушечный выстрел, дым которого мы увидели задолго до того, как звук выстрела достиг наших ушей, и велел поднять на гафеле красный английский флаг, похожий на язык пламени.

Мы не могли в ответ также приветствовать его залпом, так как у нас на борту не было пушек. Зато весь наш оркестр под руководством Доменико Чимарозы разразился ликующим громом фанфар, и должна признаться, что этот способ приветствовать Нельсона понравился мне куда больше, чем если бы мы встретили его грохотом пушек.

Не без живейшего волнения я чувствовала, как судьба увлекает меня навстречу герою, который, как я знала, безумно влюблен в меня. В моем сердце еще не было чувства вполне определенного, чтобы я заранее могла предвидеть, какого рода впечатление я испытаю при виде его. И все же трепет, волнами пробегавший по моему телу, бледность и жаркий румянец, попеременно заливавшие мое лицо, говорили мне, что это впечатление будет сильным.

«Авангард» между тем оставил позади мыс Кампанелла, а мы миновали Торре дель Греко. Теперь нас разделяли мили три, не больше; еще четверть часа, двадцать минут — и флагманская галера окажется борт о борт с «Авангардом». Королева заметила мое смятение, а так как я, по обыкновению, сидела у ее ног, она склонилась к моему уху и шепнула:

— Ну же, глупышка, смелее! Вспомни Эми Стронг, адмирала Джона Пейна и матроса Ричарда. Но та, кто сегодня просит тебя, уже не Эми Стронг, а королева Неаполя; тот, навстречу кому мы спешим, не адмирал Джон Пейн, а адмирал Горацио Нельсон, и наконец, тебе на сей раз предстоит спасти не бедного матроса, а богатое королевство.

— Ах, государыня! — вздохнула я. — Именно это меня и страшит. Если бы цель не была столь возвышенной, я бы так не боялась. Ведь я никогда не могла бы вообразить, что в одно прекрасное утро мне скажут: «Спасение державы зависит от тебя». И вот теперь, когда передо мной столь серьезная миссия, я мучаюсь колебаниями и не нахожу в себе сил ее исполнить.

Королева взяла мою руку и сжала ее, словно пытаясь посредством некоей магнетической связи передать мне часть своей силы. И действительно, от одного прикосновения ее пальцев я почувствовала себя более решительной, почти возбужденной.

Так мы продолжали сближаться, пока наконец не оказались борт о борт с «Авангардом». Я больше ничего не видела, не слышала: мною овладело состояние, близкое к тому, в какое погружал меня доктор Грехем во время тех первых сеансов, когда я лежала, распростершись в забытьи, на ложе Аполлона. Я насилу поняла, что королева побуждает меня встать и подталкивает к трапу. Машинально, не заметив, что я иду первой, тем самым нарушая все правила этикета, я взялась за поручень и стала подниматься. На верху трапа, обнажив голову, меня ждал Нельсон.

И тут жизнь возвратилась ко мне. Я оказалась лицом к лицу с тем, кого не видела со времени его приезда в Неаполь из Тулона. С тех пор он потерял глаз, лишился руки и на лбу у него чернела повязка, скрывающая его последнюю рану. При виде всех этих увечий чувство огромной жалости охватило меня и я, не видя иной достойной возможности вознаградить героя, стоявшего передо мной, раскрыла объятия и бросилась к нему на грудь, восклицая:

— О Боже, возможно ли?.. Дорогой, великий Нельсон!

Я была готова лишиться чувств. К счастью, из глаз моих потоком хлынули слезы. Рыдания облегчили мое сердце, иначе я бы задохнулась.

С этого мгновения я так безраздельно принадлежала Нельсону, как если бы он уже владел мною.

Это было больше чем покорность, больше чем преданность, больше чем любовь — это был рок!

Король и королева поднялись на борт следом за мной. Они меня застали в том состоянии, о котором я уже говорила: полубесчувственную на груди Нельсона, своей единственной рукой прижимавшего меня к сердцу. Его шляпа, уроненная, лежала на палубе, а он, в экстазе счастья откинув голову назад, стоял, устремив взор к небесам.

Наконец, матросы, которые, забравшись на реи, кричали «Ура!», этими воплями возвратили его к действительности: он опустил свой взгляд вниз и увидел то, что здесь происходило.

Вокруг него толпились король, королева, министры, придворные, и все с таким жаром выражали свое почтение герою Абукира, словно перед ними был сам бог победы собственной персоной.

Король держал в руке великолепную шпагу, украшенную бриллиантами; денежная ее стоимость составляла пять тысяч фунтов стерлингов, но ценность историческая была неисчислима: эту шпагу Людовик XIV преподнес Филиппу V, когда тот отправлялся в Испанию, а Филипп V в свою очередь вручил ее сыну, когда тот уезжал в Неаполь.

Король Филипп V, передавая ее дону Карлосу, сказал ему: «Эта шпага подобает завоевателю королевства Неаполитанского», а дон Карлос, преподнося ее своему сыну, заявил: «Эта шпага подобает защитнику королевства, которое я завоевал для тебя».

Фердинанд, видевший в Нельсоне спасителя королевства, ныне передавал ему это великолепное наследие Людовика XIV, доставшееся ему от деда и отца.

От себя королева вручила прославленному и искалеченному герою грамоту, согласно которой ему жаловался титул герцога Бронте. То была великолепная лесть: поскольку Бронт — имя одного из трех циклопов, ковавших молнии, она, по сути, нарекала его герцогом Грома Небесного.

К этому титулу присовокуплялся доход в три тысячи фунтов стерлингов.

Кроме того, король объявил Нельсону, что он намерен учредить воинский орден Святого Фердинанда «За заслуги» и пообещал ему орденскую ленту первой степени этого ордена, которым будут награждаться в зависимости от знатности.

Чтобы благородным гостям было легче подняться на борт, «Авангард» лег в дрейф. Я подумала, что самым лестным и приятным для Нельсона было бы, если бы мы попросили показать нам боевые шрамы его корабля, израненного не менее, чем он сам. Такой осмотр вынудил бы его рассказать нам подробности баталии, а тем самым поведать и о собственных деяниях.